В голове Джона несколько десятков скрипок, несколько десятков духовых инструментов. В голове Джона Лондонский симфонический оркестр исполняет «Реквием по мечте», и Джон, кажется, действительно благодарен Клинту Мэнселлу. Когда они уезжали из захудалого городишки он слушал «Шторм» в исполнение Ванессы Мэй, когда они ехали по ухабистой дороге он слушал Джузеппе Тартини и его «Дьявольская трель», когда они подъезжали к дому, он, прикрыв глаза, слушал музыку Мэнселла, и квартет «Kronos Quartet». И теперь «Реквием по мечте» прослушанный порядка тринадцати раз, настолько крепко впился в его сознание, что плач скрипок в голове не утихал до сих пор. Почему он был благодарен Клинту? Хотя бы, потому что он не слушал неловкую тишину между ними, когда они сели в добротный внедорожник и помчались в Лондон, домой. Джон был зол на Шерлока, он был действительно зол, но эта злоба была такой же тихой и неприметной, как и он сам. Он не мог злиться по правде, потому что Шерлок почти извинился перед ним, пусть и испоганил этот момент триумфа доктора в самое неподходящее для этого время, но Джон его понял – в прочем, когда он его не понимал?
  И вот теперь, они вновь вместе в комнате, он пишет очерк в блоге, Шерлок задумчиво смотрит в окно, и Джон старается не смотреть на детектива. Не думать о нем. Не говорить о нем. Но все-равно пишет. Он не пишет гадостей, не описывает его, как бездушного человека – он просто опускает эти моменты за ненадобностью, дело в целом, неловкое начало, как и всегда блистательный рассказ Холмса-младшего о том, что происходило с клиентом до его приезда. Он даже про гарпун упомянул, потому что это было столь же устрашающе, сколько и забавно. Наконец он дошел до описания своего нечеловеческого страха, до предположений детектива. И озлобленно взглянул в сторону мобильного телефона, который настойчиво повторял одну и ту же занудную трель, и на который не спешили ответить. Короткий взгляд на Холмса, все такой же задумчивый, к счастью Джон не умел читать мыслей, иначе, наверное, стал бы совсем другим человеком.
  Ватсон отдергивает себя, и вновь возвращается уставшими глазами к яркому экрану ноутбука. Секундное промедление, он только поймал мысль на которой остановился, за хвост, но был вновь отвлечен монотонным голосом своего коллеги. Джон даже глаз не поднял, просто тихо цокнул языком. Как будто он и сам не знает. Как будто ему надо давать указания. И главное кто ему эти указания дает, Шерлок Холмс, бездушная скотина, без чувства совести и учтивости по отношению к людям. Пальцы накрывают засаленные, потертые клавиши. Щелчки, достаточно быстрые для того, чтобы определить, что он уже привык к клавиатуре. Но Ватсон все-равно упрямо смотрит на клавиатуру, а не на экран, просто потому что это стало его привычкой. Он улыбается уголком губы, когда слышит это резкое «Да», в трещащем, в отдалении, голосе, он узнает Лейстрейда. Короткий взгляд на часы в нижнем, правом углу экрана, бровь чуть выгибается в удивлении. Достаточно поздно, в прочем из Скотланд-Ярда могли позвонить в любой момент, в любой ситуации, потому что они просто не справляются без Холмса. Джон хмурится, потому что сейчас, если он не услышит коронного «Скучно», то начнется ворох указаний, сдобренный толикой надменности и высокомерия. Джон тихо хмыкает, и вновь улыбается уголком губы. Он же говорил. Не хочется ничего делать для этого оплота черствости и наглости. Но надо, потому что Джон ему во многом обязан. Просто из чувства долга. Или все-таки, потому что он уже привык к этому? Он поднимается на ноги, достает блокнот, находит нужные записи и метает в сторону поторапливающего его Шерлока мрачный взгляд. Джон прихватывает с собой ручку, просто так, чтобы не ходить туда и сюда лишний раз. Он кладет раскрытый на нужной странице блокнот перед Шерлоком, рядом кладет ручку. Слегка задевает его плечом, конечно же, случайно, и совершенно, не потому что хочется хоть как-нибудь досадить детективу. В прочем одним «задеть», его не заинтересуешь. Может быть, приставить ему к затылку дуло пистолета? Просто так, для чистоты эксперимента. Почему бы и нет? Джон смотрит на ящик стола, где всегда лежит верный ему браунинг. Вновь отдергивает себя.
  - «Джон, это совершенно не к чему, над тобой просто посмеются, и быть может еще и скажут «стреляй», просто, что бы лишний раз убедиться в том, как ты, видите ли, от него зависишь». – Ватсон улыбается, несколько грустно и потерянно, и вновь усаживается за стол. Руки на мгновение зависают над клавиатурой, он пустым взглядом смотрит на экран, осознает, и вновь начинает печатать. Конечно, совершенно без толку, не успеет он дописать и шестого предложения, как послышится «Идем, Джон», «У нас новое дело, Джон», «Ты должен мне помочь, Джон». А Джону может быть и лень вовсе, он, может быть, поспать хочет. Но кого это интересует? Военный врач улыбается, совершенно непонятной улыбкой, не наполненной никакими чувствами, и вновь возвращается к своей записи.

Джон печатает уже даже не думая, просто, что-то пишет, указывает небольшие детали, но не раскрывает сути. Он старается не отвлекаться ни на свои мысли, ни на музыкальное сопровождение в своей голове, в прочем вой скрипок он все-равно слышит. Он уже ненавидит скрипки, вообще любые. Особенно те, на которых, играют по ночам, всякие бездушные детективы. Кажется, у него появился более действенный план того, как испортить Шерлоку настроение, но как подсказывало сознание, струны он все-равно будет менять сам. Особенно сильный удар пальца по пробелу вытягивает его из омута мрачных мыслей, он прислушивается к разговору детектива. Отлично, придется еще побегать, прощай здоровый сон. В прочем Ватсон со своими сновидениями попрощался уже очень и очень давно, в тот самый день, как пришел в лабораторию госпиталя святого Варфоломея, и увидел мужчину сидящего за микроскопом. Угадайте кто это? Джон мотнул головой, отгоняя от себя мысли, еще не хватало опуститься в чертоги ностальгии и зависнуть там, рассуждая о том, что «а если бы». В истории, как говорится, такая формулировка была неприемлема ни в одной из вариаций, пусть Джон и не был историком, но он об этом прекрасно знал. Разговор короткий, в прочем это же Шерлок, с ним разговор всегда короткий.
  - «Что? Он взялся за простое убийство, да ну неужели. Хотя, наверное, уже заскучал». – Ватсон тяжело вздохнул, и вернулся к своему блогу. Еще несколько слов, и это «Мы едем». Доктор продолжает упрямо смотреть в экран ноутбука, он не будет отрываться от своего занятия, пора уже показать, что он тоже не пальцем делан. И почему он всегда так легко идет на поводу у Холмса-младшего. Он бросает короткие взгляды на собирающегося детектива, вновь возвращается глазами к рябящему тексту, и вновь к детективу. Внутренняя борьба, это хуже борьбы физической, потому что тут, твой оппонент ты сам. Монотонный голос детектива заставляет его напрячься, глаз он не отводит, продолжает печатать, по крайней мере, делает вид, что печатает. Ну конечно, кто бы сомневался, неужели Холмс научился читать мысли. И чего он вообще хочет этим добиться? Так и хочется встать, хлопнуть рукой по столешнице, и сказать, что он и сам прекрасно знает, что ему слушать и в чьем исполнении. Но у Джона слишком хорошая выдержка, чтобы сдаться без боя, чтобы поддаться на эту провокацию. Он сворачивает текстовое окно, закрывает крышку ноутбука – сейчас без толку, что-либо писать, мысль потеряна. Он открывает рот, будто желая, что-то сказать, но так ничего и не говорит. Он помнит о своей обиде, пожалуй, стоит хранить обет молчания, еще пару часов. Потому что когда на вас ставят эксперимент, заведомо зная, что вы можете перенести – это, как минимум не нормально, за такое можно прострелить колено, например, но у Джона хорошая сила воли, чтобы не взяться за браунинг. Джон изумленно выгибает бровь, когда Холмс останавливается рядом с ним. В сказанной реплике слышна уверенность, не вопрос, не просьба, а именно уверенность. Этот чуть ли не приказной тон голоса, уже порядком надоедает. А Ватсону только и остается, что сжимать кулаки, и морщиться.
  - «Джон, ты слабак. В прочем с его стороны это тоже нечестно. А если забегать вперед, то если с этим безумцем, что-либо случится, шкуру спускать будут с меня». – наглая рожа Майкрофта всплывает в его мыслях, и он спешит от нее отделаться, забота это хорошо, но вот в исполнении Холмса-старшего, это выглядит слишком навязчиво. Безумная семья, безумные люди. Джон уже хочет не просто спать, он согласен вернуться в Афганистан. Он отмахивается от уходящего Шерлока. Накидывает на плечи легкую куртку, берет свой блокнот и ручку, запихивает в карман телефон, находит Шерлоков Молескин, который берет с собой, и торопливо идет к выходу. Покинув пределы, ставшей родной, 221b, он смотрит по сторонам, в поисках такси. Наконец поймав машину, Джон распахивает дверцу черного кэба, и садится на жесткое сиденье.