Освальд отлично знал, что однажды он здесь умрёт. Именно такова цель его пребывания в этих люто ненавидимых им стенах. И, когда он умрёт, только тогда эти суетливые, обозлённые на него и таких, как он, людишки оставят в покое. Он будет лежать в гробу, тяжёлом, чёрном гробу, как он видел когда-то… Кого же тогда похоронили? Кажется, бабушку. Или соседку? Освальд не вспомнил бы, даже если бы его начали сейчас пытать, подвешивая вниз ногами и касаясь раскалёнными клещами. О, он очень хорошо себе это представлял! Они это сделают, о, да. Сделают, как только поймут, что их лекарства не действуют, что он от них впадает в апатию, засыпает, то и дело ощущает непривычное, но всё ещё остаётся собой. А может, если на него не действуют их уловки, он не безумный? Он просто другой, не такой, как все. Человек устроен так нелепо, примитивно. Физиология швыряет его во всех направлениях греха. Люди не следуют Богу, которого сами же провозгласили. Они придумали себе множество запретов, для того, чтобы их нарушать. Верят лишь в то, во что удобно верить. Обманывают и друг друга, и самих себя. Освальду нравится их дразнить. Это просто – и всегда было просто, даже когда он впервые столкнулся с их тупостью. То, что все принимали как данность, потому что так заведено, так принято, это НОРМАЛЬНО, у Освальда всегда вызывало вопросы: "Почему? Зачем? Кто так решил? Где сказано, что я должен верить этому человеку?". А все слушаются. Разве не дикость? Кто-то когда-то определил что можно и нельзя… Конечно, они не хотят думать самостоятельно. За них всё решили задолго до их рождения.
От этих уколов Освальду становится тяжело собственное тело. Неподъёмная масса. И он в такие моменты начинал отлично понимать первые трудности Грегора Замзы, своего любимого персонажа. Да, он однажды попросил у своих врачей себе что-нибудь из Франца Кафки. Они сперва просто отказали, да ещё и очередное нелепое правило зачитали, потом спросили, зачем ему книга. "Чтобы читать, конечно…" – глядя на них, как на полных идиотов, проговорил Освальд и даже улыбнулся. И, в конечном счёте, для него сделали эту маленькую поблажку. "Нууу... Я "Замок" хотел..." - разочарованно протянул Освальд. Он не помнил, кого хоронили тогда, когда ему было семь лет и он, затаив дыхание от близости неведомой потусторонней силы, стоял рядом с гробом вместе с матерью, но название этого произведения почему-то не забыл. Он помнил всего прочитанного им Кафку наизусть. "Ты не уточнял, что именно тебе надо..." - пожимали плечами эти бездушные, убийственно спокойные люди со взглядом саркастичных хищников. Освальд отвернулся. Он не хотел с ними разговаривать. Но книгу всё-таки взял. Ему сделалось интересно.
А Грегор Замза потом ему понравился. Бенсон влюбился в эти так приятно шелестящие под пальцами страницы, в сюрреалистичную, жутковатую, но лично ему вполне приятную картинку на обложке. И запах... Тот тонкий, слабый, неповторимый запах, который присущ новым книгам, ещё никем не читанным. Освальду часто казалось, что у них много общего с этим человеко-жуком, всё понимающим, но не способным найти общий язык с окружающими. Разве что Освальд не собирался быть невинно убиенным, как это произошло с Грегором. Он напоследок покажет им зубки – волчьи клыки.
А ещё от регулярных уколов что-то сделалось со зрением. От белого света ламп в коридоре у него дико режет глаза, они начинают слезиться и кружится голова. Когда он идёт так, то не видит, куда его ведут.
И вдруг Освальд понимает – он не спит, и он уже не в своей комнате и уже даже не в коридоре. Он – в кабинете врача. Человека, которого уже хорошо изучил.
-Доброе утро… Или сейчас вечер? – как можно более вежливым тоном проговорил парень, пытаясь сфокусировать болезненный взгляд на психиатре.